Письма солдата (Казахстан)

Смерть моей матери оставила меня в маленькой алматинской квартире наедине со старой мебелью, кухонной утварью, одеждой, украшениями, документами и стопкой фотографий. Большинство из них не были подписаны и хранились в хаосе. Одна особенно большая стопка черно-белых фотографий всех размеров и фактур, беспорядочно спрятанная в большой коричневый советский конверт, посвящена юности моей матери, проведенной в Павлодаре в конце 1960-х годов. Вот празднование дня рождения, вот она и ее друзья играют в снежки, на этой фотографии они позируют во время поездки на Чарынский каньон. Ни имен, ни дат, ни кого-то, кто мог бы рассказать мне истории, кроющиеся за этими фотографиями. В итоге я рассортировала их по стрижке и по форме оправы очков, которые моя мать носила в разные периоды — довольно своеобразная периодизация, не дающая какого-то существенного контекста. За исключением, конечно, того, что я знала некоторые имена. Красивая женщина с большими карими глазами — Л., лучшая подруга моей матери, чье улыбающееся лицо чаще всего мелькало в ворохе фотокарточек. В., которая умерла от рака в молодом возрасте. А этого стройного молодого человека зовут Х. О нем я знала две вещи: моя мама однажды курила с ним траву («это было очень расслабляюще, мы как будто летали») и то, что он был геем («я называла его моя подружка»).

Быть гомосексуалом в советском Павлодаре 1960-х годов означало быть вне закона. Великая Октябрьская социалистическая революция была в значительной степени гендерной и сексуальной революцией, которая принесла временную надежду на свободу. С ней гомосексуальные отношения были декриминализованы в 1922 году в РСФСР и частично в некоторых среднеазиатских советских республиках. Однако в 1933 году советский режим при Сталине вновь криминализировал секс между мужчинами, этот закон использовался как политический инструмент для подавления религиозных лидеров, «контрреволюционных элементов», «фашистов» и даже как часть колониальной политики в «отсталых регионах», которые необходимо было «цивилизовать».  Гомосексуализм оставался серьезным уголовным преступлением в течение шестидесяти лет вплоть до 1993 года. За этот период, по разным данным, было осуждено от 25 000 до 250 000 гомосексуалов, в среднем 60 000.  Эпоха Хрущева (между 1960 и 1970 годами) была самой суровой, количество приговоров по анти-гомосексуальной статье увеличилось на 40 процентов по сравнению с предыдущими периодами. В результате мы очень мало знаем о настоящей частной жизни тех, кто не соответствовал гетеронормативности в советской Средней Азии. Как они любили? Как они проявляли свои желания? Как они занимались сексом? Какие семьи они создавали? Как они выживали?

Моя мама сохранила письмо, которое Х. прислал ей во время службы в армии. В письме он рассказывает ей о своих новых обязанностях сержанта и начальника радиостанции, о красотах полуострова Камчатка, о классической музыке, которую она рекомендовала, и о книгах, которые он прочитал (Достоевский, Тургенев и Барто). В какой-то момент он выражает свою тревогу по поводу романтизации моей матерью армии и мужественностью ассоциируемою с ней:

Ты много писала о моих возможностях, каким я стану: смелым, мужественным. Слишком на это не настраивайся, а то я приеду, и ты разочаруешься. Уж больно возвышенно ты писала об этом, в жизни все труднее.

В конверте с письмом было две фотографии. На первой,  сделанной в профессиональной студии, Х. изображен в военной форме, приспособившийся к навязанной ему обществом мужественностью. Его взгляд из-под бровей отстранен и устремлен вдаль. На второй фотографии он сидит вполоборота на тускло освещенном диване. Его поза нежна и уязвима, взгляд направлен прямо в камеру, создавая интимное, почти эротическое напряжение между ним и зрителем.

В «Камере Люцида» философ Ролан Барт, размышляя о смерти своей матери, исследует сущность фотографии и ее влияние на зрителя. Объект или человек на фотографии набрасывается на зрителя; «повреждают», «ранят» и «прокалывают» его субъективность подобно «стреле», и создают то, что Барт называет punctum. Пунктум противопоставляется studium, культурному, историческому пониманию фотографии, которое пробуждает лишь интерес, симпатию к объекту, но не любовь. Пунктум же про любовь, поэтому он пишет: «Приводить примеры пунктума —  это, в некотором роде, отдавать себя». Вторая фотография делает это со мной. Пунктум здесь скрывается даже не в его взгляде или уязвимости, а в линии угла, создаваемом белостью его плеча по отношению к темноте дивана. Его поза полна тревоги, он словно застыл в движении, желая то ли отдалиться, то ли приблизиться.

Дружба между моей матерью и Х. не пережила их юности, они потеряли связь после ее переезда в Алматы. Найти фотографии и письма Х., которые моя мать хранила более тридцати лет, означало для меня быть одаренной двумя важными вещами: видимостью и принятием. Трудности с моей собственной квирностью стали для меня менее болезненными благодаря этому молодому человеку. Его существование является подтверждением наличия казахстанской квир-истории, несмотря на всю незаконность и демонизацию, навязанную государством. Более того, его существование — это свидетельство принятия и любви моей матери к таким людям, как он, как я. Это письмо —благословение ею моей квирности, которого у меня никогда не было шанса получить.

NB: Тщательный поиск в Google не помог мне выяснить, жив ли Х. до сих пор. Так как я не смогла получить от него разрешения на публикацию его письма и фотографий, я решила создать из них коллаж. Я попыталась я почтить его анонимность, сохранив при этом их суть важную для истории.

Литература:

Mitrofanova, A. (2018) Gendernaja revoljucija 1917 goda/ The 1917 Revolution in Gender. In: NLO, Nr. 149, 1/2018

Healey, D. (2001) Homosexual Desire in Revolutionary Russia: The Regulation of Sexual and Gender Dissent. Chicago, Illinois: University of Chicago Press.

Barthes, R. (1981) Camera Lucida: Reflections on Photography. New York: Hill and Wang. Trans. By Richard Howard

Салтанат Шошанова является независимым ученым, Берлин/Алматы.